А чтобы не просыпаться от жарких снов и не позориться перед горничными испачканной постелью или неожиданными телесными шалостями, вполне достаточно пары двухчасовых тренировок в день, а между ними – обычных забот по поместью, охоты и конных прогулок. Ну и есть веселое заведение в соседнем городе, куда его пару лет назад отвез месьор д’Альбрэ, весьма деликатно для такой язвы объяснив, что спать или не спать с женщинами – это личный выбор каждого мужчины, но уметь это делать просто необходимо. Ладно, не совсем деликатно, но на фоне его обычных острот шутки про полировку клинка были почти безобидными. В том заведении Аластор за три года был раз пять-шесть, потом понял, что ничему особо новому уже не научится, а бывать там просто так, для удовольствия, почему-то противно.

– Я хочу сам решить, – упрямо повторил он, в который раз подумав, но не решившись спросить, что известно д’Альбрэ.

Например, знает ли фраганец, что в лице своего подопечного он кует и оттачивает рапиру, которая, возможно, скрестится с самим Бастельеро! И хотя Аластору давно уже не хочется убить некроманта из одного лишь оскорбленного самолюбия, этот счет следует закрыть. Вальдероны платят свои долги.

– Как скажете, юный лорд.

Улыбка тронула краешки узких губ фраганца, за эти пять лет почти не изменившегося, разве что чуть больше ставшего похожим на хищную птицу. И Аластор вдруг с изумлением понял, что даже не заметил, когда этот жесткий, словно высохшая на солнце кожа, человек стал ему так близок. Они редко разговаривали о прошлом, хотя Аластору было смертельно любопытно, как же отец уговорил фраганца остаться в Дорвенне так надолго! С д’Альбрэ было интересно! Он знал массу историй о войне и дуэлях, иногда забавных, а иногда жутких. Он был рядом каждый день, и когда Аластор поддавался слабости и думал, что все это не стоит затраченных усилий, при одном пойманном ироничном взгляде фраганца, словно ожидающего, когда от его услуг откажутся, становилось нестерпимо стыдно, а силы прибывали, как вода в колодце.

А еще месьор д’Альбрэ как-то незаметно и с вечной усмешкой научил его куче других вещей, кроме фехтования. Играть в кости и карты, например. А в случае нужды – учтиво и весело от игры отказываться. Очень полезное умение! И пить карвейн так, чтобы не пьянеть сразу, а чувствовать момент, когда еще вроде бы можно, но уже хватит. И правильно прыгать из окна… Аластор, правда, недоумевал, зачем ему это – ну он же не грабитель какой, но месьор утверждал, что в жизни пригодится.

Так же как способность по нескольким приметам отличить приличный веселый дом от такого, который следует обойти десятой дорогой. И полноценную монету – от фальшивой, а чистое вино – от разбавленного какой-нибудь дрянью… Судя по месьору д’Альбрэ, фраганские бретеры вели жизнь опасную, но безмерно увлекательную, и иногда Аластор бешено завидовал стольким приключениям! А потом ловил тщательно скрываемую тоску, иногда вдруг мелькавшую во взгляде фраганца, и зависть исчезала, напротив, было понятно, что у самого Аластора все прекрасно! Разумеется, он бы скорее язык себе откусил, чем выдал эти мысли.

– До вечера, месьор? – спросил он по-фрагански, поклонившись, и д’Альбрэ ответил кивком.

Оба они понимали, что если матушка Аластора все-таки настоит на поездке в гости, то вечерняя тренировка вряд ли состоится. А вот если Аластор от очередного визита отвертится, то можно будет встретиться и раньше, поскольку развлечений в поместье никаких, а посиделки в библиотеке с горячим вином под очередной рассказ бывшего бретера – это и вправду интересно!

Покинув тренировочную площадку, за пять лет разросшуюся и отвоевавшую изрядный кусок сада, Аластор взбежал по парадному крыльцу, промчался по холлу, потом по лестнице на второй этаж – и остановился только там, чувствуя, что сил еще хватило бы бежать до самой Дорвенны, да только нельзя! Кровь словно кипела в жилах, подстегивая его изнутри, как норовистого коня, толкала на что-то, непонятное разуму, но наверняка желанное.

Усилием воли смирив это буйство, он заставил себя войти в комнату, поплескался над приготовленным слугой тазом и сел за стол, подвинув письменный прибор. До завтрака оставалось еще достаточно времени, и эти минуты принадлежали только ему.

Взяв бумагу, Аластор обмакнул перо в чернильницу и вывел наверху чистого листа: «Здравствуй, моя милая Айлин…»

Строчки бежали ровно, словно сами выливаясь из-под его руки. Это случалось не так уж часто, обычно Аластор обдумывал каждую фразу, а иногда много дней не мог себя заставить даже сесть за письмо. Но только не сегодня.

«Все меньше недель, дней, часов и минут отделяет нас от новой встречи, а мне кажется, что я мог бы сосчитать каждое мгновение. Глупо, правда? Может быть, ты уже давно забыла своего рыцаря, моя драгоценная не леди. Я не знаю, что скажу тебе и как смогу оправдаться за глупость, что нас разлучила. Я только уверен, что эта встреча должна состояться. Прости, я пишу тебе столько лет, но так и не научился этому. Я мог бы писать, как положено этикетом, но мне кажется, что это будет оскорблением для нашей дружбы, приравнять тебя к тем, кто ждет подобных писем. Ты совсем иная… Но что же рассказать тебе сегодня? Может, о том, что в нашем саду появились первые фиалки? Совсем такие, как на том шарфе, что я тебе подарил. Я увидел их – и вспомнил о тебе. А еще о том, как единственный раз за эти пять лет приезжал в Дорвенну. Ты ведь помнишь, я писал тебе, что мои сестрички умудрились выйти замуж за кузенов Райнгартенов. До сих пор поверить не могу! Мэнди и Лоррейн – за лордов из Трех дюжин, один из которых – главнокомандующий, а второй – магистр Оранжевой гильдии. Не подумай, я очень люблю своих сестричек, но решительно не понимаю, что эти в высшей степени почтенные господа в них нашли. Отец и матушка, конечно, счастливы, как и Мэнди с Лоррейн. Но если честно, я бы ни на одной из своих сестер не женился. Они такие… Представь кружевных кукол, у которых внутри смесь сиропа и булавок. Знаю, нехорошо так говорить, и пусть они будут счастливы, но я бы лучше назвал своей сестрой тебя…»

Он досадливо глянул на перо, едва не посадившее на бумагу кляксу, и, поспешно заменив его на новое, продолжил, будто боясь, что стоит остановиться – и уже не выйдет написать все так откровенно, как хочется.

«Так вот, я ведь не мог пропустить свадьбу собственных сестер? Пришлось изменить данному самому себе слову и съездить в столицу. Про венчание я тебе расскажу при встрече, если захочешь, а потом… Потом, вечером перед отъездом, я приехал к Академии и долго стоял на нашем условном месте. Была почти полночь, день перед выходными, и если бы ты – случайно, конечно! – вдруг решила в это время выбраться в город, это ведь не было бы нарушением клятвы? Или было? Я до сих пор не знаю. Светил тот же фонарь, что и всегда, и в башнях Академии огоньками сияли окна – их далеко видно даже из-за стены… А я ждал, хотя полночь давно прошла, и понимал, что ты не придешь. Это было глупо и недостойно данного мной слова, и тогда я решил, что больше не поеду в Дорвенну, пока не смогу сделать это, принимая все последствия. Я хочу увидеть тебя, моя милая Айлин, но не как вор в ночи, а открыто, уважая твою честь и гордость. Хочу встретиться с тобой и, может быть, спросить тебя кое о чем, но об этом рано говорить. И пока это не случилось, я буду беречь память о тебе так же заботливо, как охраняю твой покой своим молчанием. Твой Аластор Вальдерон»